*На оконное стекло шлёпнулся и прилип смущённый произошедшим и оттого, видимо, ещё более красный кленовый лист.
Дождь мелкой дробью застучал в окно и яркий столбик мумми-термометра застремился вниз.
Я разливаю терпкий горячий напиток по чашкам и он, душистый, наполняет собой воздух вокруг.
Я обнимаю чашку ладонями и делаю глубокий глоток.
Устраивайся и ты поудобнее, я расскажу тебе про свою осень.*
Несколько лет назад Йонна переехала из Гётеборга в крохотную деревню, потерянную где-то на севере Швеции, и там, в тайге, нашла себя. У белокурой Йонны есть лохматый пёс Нанук и друг Микаэль. Вместе они топят дровяную печь, гуляют в тумане, любуются северным сиянием и собирают морошку.
А ещё много фотографируют и ведут блог (jonnajinton.se/).
Продираясь сквозь незнакомый мне шведский я постепенно понимаю, насколько она - это словно бы я.
Медленно рассматривая полные света, добра и мечты фото я будто растворяюсь в них...
Крякнув поправляю на спине рюкзак и балансируя на одной ноге снимаю крепкую обувь. Дальше пойду босым. Уже не жарко и влажная трава приятно щекочет уставшие ноги. Спускаться под горку легче.
Деревянные избы нахохлились и увязли в тумане. Осень уже не прячется в молчаливом угрюмом лесу; разливается золотым и красным там, где совсем недавно цвело лето. Улица, улица, изба, поворот...
"Но тервех шиула! Куйн азиет?" - справляюсь о делах соседа и приглашаю на чуаю.
Старый Ортьё насобирал красных ягод и у акки Айно теперь на весь день забот.
Я поворачиваю деревянную калитку и влажные мостки встречают меня дружеским скрипом и жёлтыми листьями. Тяжёлая дверь игриво сопротивляется и вот я уже шлёпаю в сенях. Дом принимает меня.
Улица, улица, изба, поворот...
Воздух пропитан травой и прелыми листьями. Я спускаюсь по покатому граниту и слышу, как речка шепчет ему что-то личное. Опускаю ноги в прохладную воду и закидываю удочку. Укси! Рыбка! Какши! Ещё одна! Колме! Сегодня будет каларуокка.
В момент, когда небо изнутри наполняется молочным светом и солнце расплёскивается сквозь толстый туман я завершаю уху исландским мхом и сосновыми почками. Калитки дымятся на коренастом, крепкосбитом столе. Я пропускаю каларуокка сквозь берёзовый уголь и подаю суп в высоких круглобоких тарелках. Пузатый чайник на потрескивающей печи бурчит, что давно готов поделиться душистым чаем и я вот-вот разолью терпкий напиток по маллюшкам...
На скрип форточки поворачиваюсь к окну. Острый ветер проходит через меня насквозь. А Ортьё давно уже нет. Бьётся лапами о мутные стёкла дряхная ель.
Не в силах уснуть, вековые избы скрипят и стонут, вспоминая прошлые жизни. И лишь ветер сквозит и стынет, унося затихающую карельскую речь в промёрзлую даль.